– Сергей Львович, молодёжь сейчас интересуется вопросами религии. Приведёт ли этот интерес к росту числа верующих?
– Трудно сказать, современное общество секулярно, но всегда были, есть и будут люди истинно верующие. Вера связана с традицией, а в нашем обществе традиция оказалась разрушенной революцией и последующими событиями.
Можно ли восстановить традицию? Вероятно... Либо с помощью знаний: человек читает, узнаёт что-то, думает, начинает верить. Но этот путь для большинства не будет актуальным, потому что люди не хотят думать, не умеют думать, не привыкли думать, не хотят учиться думать.
Второй путь приобщения – это традиция, то, что предки передали. Но если традиция прервана, как у нас, то что остаётся? Только возможность копировать веру, делать то, что наблюдаешь. И такого рода традиция – суррогат.
Но и в первом, и втором случае путь к вере касается небольшого числа людей, а остальные, подавляющее большинство, не связаны с верой, для них православие – форма самоидентификации. Иногда даже бывают «православные атеисты» – парадоксально, но такое есть.
Однако считать, что наука, развитие новых технологий оставят веру на обочине исторического пути – смешно: вера не зависит от знания или незнания. Так, академик Ландау был атеистом, а не менее известный академик Раушенбах – верующим. Поэтому как мы можем судить, спекулируя крупными именами? Это было бы неверно.
Незнание – тоже не показатель: неграмотный, поэтому и верующий – это неправда, дело в чём-то другом.
Потребность в вере существует, и, может быть, слишком бурное развитие европейской цивилизации приведёт к тому, что потребность в вере возрастёт. Не будем спешить с оценками. Несомненно, это будут какие-то другие формы, не средневековые...
– Недавно наша страна отметила 72-ю годовщину Победы над фашистской Германией, святой для нас праздник. И среди многих публикаций о войне довелось прочесть и такое: «В окопах атеистов не было». Вы согласны?
– Не знаю, как и ответить на этот вопрос... Вера – нечто глубоко интимное дело, и те, кто так рассуждает, сами в окопах, как правило, не сидели, потому что те, кто был в окопах, уже умерли. Вспоминаю историю своего отца, который трижды ходил в штыковые атаки, трижды смотрел в глаза смерти. Когда он лежал в госпиталях, то вёл записи, и я читал его дневники, и рассуждений о Боге там не встречал. Хотя он был мальчиком во время войны...
Но, повторяю, это вопрос интимный и сложный. Кто-то молился, а кто-то нет. Не надо считать, что трагедия пробуждает религиозность, веру. Приведу вам такой пример: развитие бурное монастырей в России в Средние века наступило после первого столетия монгольского ига! Казалось бы, в первый период люди должны были уходить в монастыри. Но, оказывается, нет, монастыри возникают в то время, когда, казалось бы, Русь должна «отдыхать» от нашествия. В первый век нашествия возникло приблизительно 30 монастырей, а во второй период – почти 300...
Значит, человек уходит в монастырь не потому, что тяготы этого мира заставляют его этот мир покинуть, а потому, что он ищет реализации своих религиозных переживаний вне этого мира, а вовсе не потому, что этот мир плох. Это мы должны помнить, рассуждая о том, были или не были атеисты в окопах.
– Сергей Львович, тема нынешних Духовно-исторических чтений – «1917-2017: уроки столетия». Как вы сформулируете эти уроки?
– Всем нужно уяснить: апология революции – это плохо, такого быть не должно, и в то же время осуждать то, что было – тоже бессмысленно, необходимо понимать историю, корни, извлекать уроки.
Да, история учит тому, что она ничему не учит, и каждое новое поколение пытается по-новому осмыслить прошлое и написать свою историю.
Но в любом случае революция, выражаясь современным компьютерным языком, переформатирует общество, иногда настолько сильно изменяет его, что от прошлого почти ничего не остаётся. А новое не всегда может компенсировать во всём те правила, те традиции, те формы, которые революция уничтожила.
Кстати, для нашей страны это важно хотя бы по той простой причине, что русское традиционное общество в большинстве своём было православным, соблюдало определённые традиции, даже не понимая очень часто то, что соблюдает. Но тем не менее. Правила, традиции, формы – это та рамка, которая сдерживает общество, которая не даёт обществу распасться, овладеть анархией – это важный момент. Безусловно, революция со временем пожирает своих детей, безусловно, революция пытается остановить разрушение – со временем. Но как это происходит? Это происходит на крови. Мы должны всегда понимать: революция – это большая кровь. И это главный урок – не бывает бескровной революции. И те, кто желает зла своему народу, своей стране, хотят революции.
Те, кто не хочет своей стране трагедии и потрясений, должны бороться против революции. Но борьба против революции должна происходить в адекватных времени формах, чтобы согласовать дух времени с традициями. Должны не дать возможности традициям распасться, насильственно разорваться. Насколько это удаётся, настолько общество показывает свою силу. Если не удаётся, то это свидетельствует о слабости общества, слабости партий. Поэтому мы должны видеть и свою какую-то роль в сдерживании негативных тенденций, в данном случае я имею в виду теорию малых дел. Считаю малые дела гораздо более эффективными, чем крики и желание глобально, тотально всё переделать
В данном случае можно хоть с церковной точки зрения смотреть, хоть со светской. Главное – совершенствование человека, стремление менять к лучшему себя, и тогда есть надежда, что изменится и общество.
– То есть, спасение от революции - традиции, добрые дела и самосовершенствование?
– Да.
– А верно ли утверждение, что человек, не знающий истории страны, корни свои, непременно повторит ошибки своих предков?
– К сожалению, да. Человек не знает истории, человечество плохо усваивает её уроки, постоянно с каждым новым поколением пытается её воспроизвести, реанимировать...
Но не надо предъявлять такие большие требования: человек должен знать! Да не будет он знать, такого никогда не было. По-моему, лучше чувствовать, ведь чувства в данном случае важнее знаний, но как это объяснить чётко и внятно, я не знаю. То есть, если человек чувствует себя связанным с прошлым поколением, хотя не вполне усвоил историю, это может послужить стимулом узнать историю и желанием остаться в этой цепочке и быть соединительным звеном между поколениями. И это не менее важно, чем знание объективных законов развития общества и так далее...
– В Петербурге так же проходят Дни славянской письменности и культуры?
– Мне кажется, везде по-разному, могу судить по Петербургу, Самаре, а теперь и Томску. По-моему, нужны мероприятия по изучению страны, традиций народа, изучение того, что можем назвать погружением в прошлое. Память должна говорить. Если вспомнить стихотворные строчки, то «память сердца нам важней рассудка памяти печальной...» Память сердца можно и нужно постоянно будировать, и это не только идеологическая задача, и не поэтическая, а государственная, и если сформулируем шире, то важнейшая морально-нравственная задача.
