«Я ни разу не сказал себе: ты сделал роль»

Духовный поиск заслуженного артиста России Евгения Казакова

 В марте Петербург рукоплескал заслуженному артисту России Евгению Казакову. На Международном фестивале моноспектаклей «Монокль», проходившем в северной столице, ведущий актер Северского театра для детей и юношества стал главным лауреатом. Безоговорочную победу принес моноспекаткль «Господин Ибрагим и Цветы Корана» по повести современного французского автора Эрика-Эммануэля Шмитта – работа поистине филигранная, глубокая и пронзительная. В беседе о жизни в искусстве Евгений Васильевич поделился размышлениями о театре будущего, иллюзиях, с которыми пришлось расстаться, и феномене счастья.

Духовный поиск заслуженного артиста России Евгения Казакова

 – Евгений, какое «послевкусие» осталось после фестиваля «Монокль»?

– Появилась надежда, что ситуация изменится, и наш театр будет чаще выезжать на конкурсы и фестивали. Не только с «Господином Ибрагимом» – у нас есть много спектаклей, которые не стыдно показать жюри и публике. Очень важно выходить за пределы привычного пространства, не вариться в собственном соку, чтобы иметь адекватное представление о своем творчестве в контексте современного театрального процесса. Хорошо сказал один из участников «Монокля»: «Я благодарен фестивалю за то, что он дал мне возможность почувствовать свои силы».

– Что бы вы сказали вчерашнему школьнику, мечтающему стать артистом, если бы он обратился к вам за советом?

– Подумай еще раз: может, все-таки не надо… Если бы он не послушался совета и все равно пошел в артисты, так оно и должно быть.

– Британский артист Лоуренс Оливье признался, что самое сложное в работе актера – преодоление собственного страха. С какими страхами пришлось бороться вам, придя в эту профессию?

– Они возникают и по сей день – страх провала, страх ответственности перед зрителями и партнерами, страх, что сегодня что-то не получится. Даже когда играешь хороший крепкий спектакль. Как профессиональные гонщики разбиваются в совершенно дурацких ситуациях, так и ты выходишь на сцену, как в первый раз, с определенной долей риска неуспеха. Когда артисты начинают слишком ответственно относиться к тому, что они делают, спектакль гибнет – страх вытесняет воздух. С другой стороны, хорошо, когда этот страх возникает – он тебя мобилизует.

– Что является критерием успеха? В каком случае вы говорите себе: «Роль удалась»?

– Не помню, чтобы я когда-то сказал: «Молодец, ты все сделал правильно»… У меня всегда есть масса претензий к себе. Случается получить удовольствие от спектакля, но это отнюдь не значит, что ты сегодня сделал что-то стоящее на сцене. Наверное, актер должен испытывать чувство удовлетворения от сыгранной роли. Может быть, не на сцене – после спектакля… С другой стороны, Георгий Товстоногов считал, что если артист добросовестно работал во время спектакля, он должен быть выжат, как лимон.

– Артисты не любят говорить о ролях, которые мечтают сыграть. Может быть, есть конкретный автор или драматургический материал, к которому хотелось бы прикоснуться?

– Достоевский... На самом деле, встреча с произведениями любого хорошего автора может быть интересной. К тому же, качество творческого процесса во многом зависит от команды, которая работает над постановкой.

– Что определило вашу систему координат в искусстве?

– Принцип существования в профессии подсказал один из моих учителей, режиссер Эрик Горошевский: ты имеешь право выходить на сцену только тогда, когда набрал температуру кипения – материалом ли, в котором ты существуешь, проблемой ли, которой мучается герой. Нужно сознательно настраиваться на рабочий лад, приводить себя в определенное эмоциональное состояние. Сергей Афанасьев, режиссер Новосибирского городского драматического театра, говорил мне: расшатывай нервы, не жалей себя – это вредно для здоровья, но необходимо для профессии. Если хочешь достойно в ней существовать, нужно максимально вкладываться в рабочий процесс, просто так ничего не получится. Артист должен тратиться.

– Чего бы вы избежали в жизни, если бы представилась такая возможность?

– Есть такие моменты, но говорить о них иногда стыдно, иногда тяжело, иногда больно – разве только на исповеди. А если не углубляться…

Я бы, например, хотел раньше заняться профессией. Все случилось слишком поздно – только в 23 года поступил в Ярославский театральный институт, в 27 лет впервые вышел на профессиональную сцену. Обычно в этом возрасте у людей уже имеется определенный актерский багаж. Я же долго не мог решиться на поступление в театральный вуз, потерял очень много драгоценного времени… Были в моей жизни и обыденные ситуации, о которых я сожалею: кого-то обидел, кому-то сказал гадость, с кем-то жестоко обошелся. Но все это – обстоятельства, которые уже не изменишь, и за которые все время болит совесть.

– С ролями менялось ваше отношение к себе, к миру, к человеку?

– Мироощущение меняется скорее с возрастом. Ты начинаешь заниматься хотя бы минимальным самообразованием, больше читаешь, стараешься сознательно корректировать отношение к окружающей действительности, работаешь над своим характером, особенно когда осознаешь, что он непростой и тяжелый. Может быть, это бессмысленные поступки, и изменить себя невозможно, но, мне кажется, если ты способен в каких-то ситуациях сдержаться, за какие-то поступки извиниться – это уже много. А актерская профессия – тот фундамент, который поддерживает меня в жизни. Не представляю, как бы сложилась судьба, если бы я так и не решился поступать в театральный институт. Хотя… Народная артистка России Лариса Малеванная в один из самых тяжелых периодов моей жизни сказала мне: все что не делается – к лучшему. Наверное, она права. Мы же не знаем, каким было бы наше настоящее, сложись обстоятельства как-то иначе.

– С какими иллюзиями относительно профессии вам пришлось расстаться?

– В самом начале пути актерская профессия – одна сплошная иллюзия. Иллюзия, что если ты поступил в театральный вуз, тебя чему-то научат, и ты станешь актером. Иллюзия, что к тебе обязательно должна придти слава – вовсе ни к кому она не обязана приходить. Иллюзия, что ты достигнешь вершин актерского мастерства. Но к этому нужно стремиться, а иначе зачем заниматься этой профессией?! Абсолютная иллюзия, когда зрители думают, что все в работе артиста радостно, легко и воздушно. Но это правильное положение вещей – люди не должны видеть, скольких трудов требует от актера существование в заданном образе.

– Времена не выбирают, в них живут и умирают. И все-таки, если пофантазировать и допустить возможность выбора, в какой эпохе и в какой стране вам было бы интересно пожить?

– Интересно было бы посмотреть, что станет с театром в далеком-далеком будущем – лет, скажем, через сто. Есть определенные опасения относительно дальнейшей судьбы этого вида искусства. Технический прогресс очень сильно влияет на мировосприятие людей. Если совсем недавно технология 3D стала революцией в мире кино, то сегодня мы уже смотрим фильмы в формате 4D и 5D. Я знаю целое поколение людей, которые любят в кино спецэффекты и не смотрят картины, заставляющие думать. Мы все чаще реагируем на внешние проявления и перестаем интересоваться внутренней сутью явлений. Театр пытается следовать этой тенденции, эпатировать публику, но это не может продолжаться до бесконечности – он ценен как раз-таки способностью и возможностью обращаться вглубь событий и человека. Мне интересно, до каких пределов будет меняться способ существования артистов на сцене – уйдет ли он в сторону жеста, слова, а, может быть, в каком-то ином направлении, какими станут эстетика и язык театра… Может ли театр исчезнуть вообще? Наверное, если человечество деградирует и вновь залезет на пальмы… Я не могу поверить, что когда-нибудь исчезнут люди, которым интересен театр как профессия и как явление.

– Что для вас означает понятие «счастливая актерская судьба»? И должен ли артист быть счастлив в жизни? Некоторые представители вашего цеха, например, говорят, что, не познав горя, сложно создать что-то значительное на сцене: личные трагедии – материал для работы над образом…

– Счастливая актерская судьба – это, конечно, востребованность режиссерами и публикой. Что касается ощущения счастья в жизни, я не считаю, что личное благополучие мешает чувствовать и понимать чужую боль. К тому же, я – пессимист, мне необходимо время от времени ощущать себя счастливым. И потом, чувство счастья зачастую непредсказуемо и необъяснимо. Однажды я шел в одиночестве по лесу, было раннее утро, туман. Обернулся – и вдруг увидел, как из-за горизонта медленно выплывает солнце. Я просто обалдел, сначала потерял дар речи, потом стал что-то говорить вслух. Я ощутил такой невероятный восторг, такую радость бытия! Это случилось довольно давно, но у меня до сих пор захватывает дух при воспоминании о том пейзаже. Достаточно было просто обернуться, чтобы познать чувство невероятного счастья. Подобный восторг я несколько раз испытывал и в театре, сидя в зрительном зале, но здесь примешивается чувство зависти – желание сыграть в таком же классном спектакле, испытать те же ощущения, что и занятые в нем актеры. Чтобы быть счастливым, важно уметь радоваться малому.

– В театральных кругах вы известны как заядлый книголюб. Какие произведения и каких авторов можете назвать в числе любимых?

– Думаю, в своих пристрастиях я не оригинален: запоем и с большим удовольствием читал Людмилу Улицкую и Дину Рубину. Сейчас завершаю – уже не знаю в который раз – «Мастера и Маргариту» – осталась последняя глава, и я всегда оттягиваю момент, когда книга закончится. Прочитав роман, могу тут же начать его заново. На очереди книга Шмитта «Евангелие от Пилата», которую мне подарили. Еще литературные пристрастия зависят от возраста. Например, в юности зачитывался Ремарком – для меня стали настоящим потрясением его романы «Три товарища», «На западном фронте без перемен», «Триумфальная арка». Но это пройденный этап, возвращаться к ним сегодня не хочется. Я вообще стараюсь ничего не делать против желания: если раньше заставлял себя читать какие-то произведения просто для того, чтобы их знать, то теперь беру в руки книгу, только если возникает желание. К удивлению, оно возникает. Я время от времени возвращаюсь к романам «Идиот», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», к поэзии Бродского и каждый раз открываю в них что-то новое, каждый раз удивляюсь, как я раньше не замечал вещей, которые сегодня кажутся мне очевидными. Я люблю произведения, побуждающие к самопознанию и «самокопанию». Это как процесс раскачивания больного зуба – мучительно, но необходимо.

– Какой самый важный жизненный совет вы дали своим детям?

– Дело в том, что дети, как правило, не слушают наших советов. Таков закон жизни: каждый должен сам совершить определенные ошибки и осознать их. Можно озвучить какую-то мысль, чтобы дети спустя время признали: «Отец был прав». Наверное, мне еще не хватает мудрости, чтобы сказать им что-то подобное... Мне кажется, очень важно найти то дело, которым бы хотел заниматься всегда, тот интерес, за который можно зацепиться и продолжать жить, несмотря на возникающие трудности и проблемы. Самое страшное – ошибиться в выборе своего пути. Как вампиловский Зилов или чеховский Иванов, которые, осознав тщетность бытия, утратили смысл своего существования и не понимают, как жить дальше в таком состоянии. И еще важно не растрачивать свою жизнь на подлые поступки по отношению к другим людям. Нужно радоваться каждому дню и никогда не унывать. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру