В этом году молодой, но уже очень востребованный в российских театрах режиссер немало работает в Сибири. В Новосибирске в конце апреля пройдет премьера его спектакля «Арабская ночь» по пьесе современного немецкого драматурга Роланда Шиммельпфеннига.
-----
А осенью Александра ждут в Томском драматическом театре, где режиссер будет ставить «Утиную охоту» Вампилова. Хотя репетиции нового спектакля начнутся еще нескоро, Созонов на несколько дней выбрался из Новосибирска в Томск – приглядеться к городу и театру, где он будет работать. Мы выяснили у него, отчего он однажды бросил аспирантуру в Чехии ради театра, каких колоритных людей он встретил в Томске и почему каждый новый спектакль для режиссера сложнее предыдущего.
– Саша, когда-то ты поехал в Чехию изучать экономику, а в итоге стал режиссером. Что тебя заставило так резко изменить профессию?
– Почему сменить? Нет, меня от экономики никуда не уводило. Я искренне считаю, что режиссеры в нашей стране очень часто еще и кризис-менеджеры. Это одна из наших основных задач. Надо не просто поставить спектакль, а еще создать определенную среду у артистов, в зрительном зале. Часто ты должен поменять сознание. Менеджер – это не просто тот, кто управляет другими людьми. Инженерная парадигма сейчас уже не работает, большую роль играет человеческое общение, образование, развитие персонала. И менеджер, и режиссер работают с людьми. Так что у двух моих профессий много общего. Можно вспомнить, как у Дюма в романе «20 лет спустя» Портос говорит Арамису примерно следующее: «Когда ты был мушкетером, то очень здорово походил на аббата, а когда ты стал аббатом, от тебя разит мушкетером».
– Как случилось, что в Чехии ты создал свой театр?
– Я не знаю, это было чудо! Я думал, что с театром покончено.
– То есть театральное прошлое у тебя до экономики было?
– Когда-то я служил актером в небольшом любительском театре. Еще я вел программу на телевидении и руководил школьной театральной студией. Настал момент, когда мне сказали, что программу надо переформатировать, а ученики студии окончили школу. Из любительского театра всех позвали в профессиональный, в том числе и меня. Но отношения с режиссером не сложились. Я понял: все, не буду больше заниматься театром. Сосредоточился на экономике, появилась возможность поехать в Чехию, чтобы там писать диссертацию...
– И театр снова возник в твоей жизни? Как?
– Это, можно сказать, романтическая история. Я учился в чешском городе Брно, познакомился с девушкой из Праги, поехал к ней на свидание. Оно не слишком удалось, зато она сказала: «Завтра репетиция». Я уточнил: «Что у вас, театр?». А сердце-то забилось, я почувствовал, что театр – это та старая любовь, которая не ржавеет. Я пришел на репетицию. Ребята репетировали довольно простую вещь, «Про Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова (девушка изучала славистику). У них был какой-то режиссер, но работа ему не слишком удавалась. Я сидел, смотрел, терпел, а потом развел сцену... В итоге режиссер ушел, а я остался. Мне надо было за две недели переделать чужой спектакль. И я забыл о своей учебе, остался в Праге с минимумом вещей – у меня были с собою носки, зубная щетка, футболка. Мы много репетировали, выпустили «Федота-Стрельца». Я понял: если уж в Чехии я театр нашел, то, значит, это судьба, не нужно испытывать иллюзий.
– Что было дальше, почему ты решил вернуться в Россию?
– Я продолжил работать с ребятами, правда, в том театре была не так уж насыщенная жизнь, делали одну постановку в год. А потом в Чехию на гастроли приехала «Табакерка», ее основным режиссером тогда был Миндаугас Карбаускис. Они привезли три-четыре его спектакля. Мой театр помогал с организацией гастролей. Тогда состоялся мой очень простой разговор с Карбаускисом. Он сказал мне: «Если ты хочешь заниматься театром в Чехии, ты должен стать чехом». Дело в том, что театр – это всегда очень локальная история. Например, каждый раз, когда я приезжаю в новый город на постановку, то присматриваюсь к людям, общаюсь со случайными прохожими, с таксистами. Мне важно понять, что за люди здесь живут, чем они отличаются. Я точно понял: не хочу быть чехом! В итоге поступил в школу-студию МХАТ к Кириллу Серебренникову. На режиссуру.
----------
Оказалось, Уайльда экранизируют чаще всех
– В Томске ты был пока всего пару дней. С кем-то из случайных прохожих поговорил?
– Я здесь в Театре драмы на спектакле познакомился со случайным зрителем! Он менеджер, ему 33 года, и он один пришел в театр! Жена дома осталась, то есть он не ее «выгуливал». Человек просто сам ходит на спектакли, есть такие зрители. Когда ехал в Томск из Новосибирска в автобусе, то сзади меня сидел человек, везущий птиц – щеглов или канареек, они по дороге щебетали. С ним пообщался. Зашел в кафе – поговорил с официантом. На остановке с каким-то пацаном... Я общаюсь с людьми, потому что режиссер – это человек, который общается с людьми! Это его основная работа, понимать в людях.
– Ты ставишь спектакль в Новосибирске. Как по-твоему, своя специфика у Сибири есть?
– Она есть везде, очень важно услышать ее. Если ты делаешь хорошую работу, то тебе необходимы тонкие мазки. Иначе все превращается в общее место под названием масс-культура, в то, что успешно продается.
– В чем для тебя сложность творческой работы?
– Знаешь, с каждым годом работать все сложнее. Только самым крутым режиссерам удается до конца своей жизни оставаться беззащитным. Ты должен всегда быть неподготовленным, приходить ничего не знающим профаном. Казалось бы, у тебя «заначек» столько, можешь приехать и ими засыпать. Но этот принцип не подходит. Каждый раз в начале работы возникает паника: «Я же ничего не знаю!». Если ты не чувствуешь этого страха, тебе просто не за что платить, ты не имеешь права брать на себя ответственность за спектакль. Чем старше становишься, тем труднее решаться на новую постановку.
– В Томске ты будешь работать над «Утиной охотой». Чем тебе интересен Вампилов?
– Я думаю, мне надо разобраться с отношением к своему отцу. В пьесе есть эта тема, многое на ней строится. Не буду рассказывать свою задумку. Спектакль не будет остросоциальной драмой, но там прозвучат размышления, которые сегодня нужны людям.
Недавно я общался с Владимиром Андреевым, он первый сыграл Зилова, главного героя пьесы Вампилова. Он обещал познакомить меня со вдовой драматурга. Говорил, что остались записи, черновики, другие варианты, есть в чем покопаться, что изучить и посмотреть, как можно взглянуть на пьесу в наше время.
– «Утиная охота» достаточно часто ставилась. Ты, когда берешься за работу, то смотришь чужие постановки выбранного произведения?
– Когда я в Москве в театре Ермоловой делал с Олегом Меньшиковым в главной роли спектакль «Портрет Дориана Грея», то я посмотрел 20 фильмов. Оказывается, это самое экранизируемое произведение! Казалось бы, Шекспир или другие классики так часто привлекают внимание... Но Уайльда, как выяснилось, экранизируют чаще. Конечно, ты прорабатываешь, что уже было снято, создано до тебя, без вопросов. Это тоже часть твоей профессии.
----
Что произойдёт, то произойдёт
– Ты считаешься режиссером, здорово владеющим современными технологиями, часто использующим мультимедиа...
– Глупо говорить про них: первым человеком, который придумал показывать кино в театре, был Всеволод Мейерхольд. Это было еще 100 лет назад! Странно говорить, что это нечто новаторское. Но приятно, что люди говорят о том, что я умею с этими технологиями работать. Например, художник Наташа Наумова мне недавно сказала, что я один из немногих, кто работает с видео уже на стадии замысла. Обычно режиссеры уже в последний момент об этом задумываются и обращаются к художнику: мол, придумай мне... А вообще, спектакль без декорации, без видео, без костюмов можно себе представить. Но совсем безо всего нет. Все же определенный набор инструментов необходим, только кто-то пользуется ими как «костылями», кто-то его делает главным, а кто-то просто одним из приемов.
– В Томском драматическом театре, прямо скажем, далеко не современный свет. Для тебя как для режиссера, активно использующего мультимедиа, это проблема?
– Я бы не сказал, что он совсем отвратительный. Конечно, хорошо, когда все есть, когда новое оборудование. Современный театр, он конкурирует прежде всего с супермаркетом, с торговым центром. Он воспринимается проведение досуга, таково мое циничное мнение. Именно в торговые центры идут в основном люди от 16 и старше. Разве что, бабушки в очередях к врачу еще общаются, но скоро все будут ходить только в супермаркеты. Там красивая «картинка», свет, звук. Есть два способа с этим обращаться. Либо присвоение, либо отрицание. Например, Ежи Гротовский считал, если театр не может сравниться по зрелищности с телевидением, то пусть станет подчеркнуто скупым, бедным. Я полагаю, то искусство, которое нас сегодня окружает, все почти было украдено у театра. Из сценографии родился дизайн. Из театра – кино и телевидение и сериалы. Пора взять все это и вернуть себе! Мы имеем на это право....
– В одном из интервью ты говорил, что хочешь стать руководителем одного из московских театров. Это действительно так?
– Уже не уверен. В московском театре очень сложно собрать единомышленников. Я это вижу, глядя на своих однокурсников. Это нормально. Кто-то уходит, кто-то остается. Такой процесс был в «Современнике», в «Табакерке», в других театрах. Что касается моего будущего, то я открыт космосу: что произойдет, то произойдет. Не спешу. Буду готов, все само придет.
