Но пообщавшись с ним, понимаешь, что эта «суровость» — скорее профессионально наработанное качество, многолетняя маска, за которой скрывается глубоко небезразличный и, как выяснилось, творческий человек. Наверное, именно поэтому Томск — один из передовиков по развитию и технических инноваций, и творческой самодеятельности «за решеткой». Даже самое поверхностное прикосновение к «вечным ценностям» способно из преступника сделать человека — уверены тут. Мы пришли в гости в УФСИН накануне профессионального праздника системы, который отмечается в нашей стране 12 марта. Поэтому первый вопрос к «генералу» ведомства — о коллегах «по цеху»…
— Николай Васильевич, сколько человек работает в вашей системе? И как им сейчас работается у вас?
— Во всей области — около 3000 человек. Зарплата у наших сотрудников достойная. Но сейчас из-за положения в стране ожидается сокращение и перевод офицерского состава на должности младших инспекторов. Сокращен премиальный фонд. Хочется все-таки уберечь личный состав. Стараемся поэтому обойтись малой кровью и увольнять в основном тех, кто уже достиг предельного возраста, чтобы свести кадровые потери к минимуму.
— Расскажите о себе? Как давно вы работаете в системе ФСИН и как в нее попали?
— Окончил Тайгинский железнодорожный техникум. Практику проходил в качестве помощника машиниста. Мы водили поезда по предгорью Саян, по Красноярской железной дороге. Потом пошел в армию, после этого вернулся в Томск — и пришел в локомотивное депо. Трудоустроился, но для себя принял решение пойти учиться дальше. Поступил в педагогический институт. Меня направили по комсомольской путевке в 1985 году работать в УВД по Томской области. Был трудоустроен в исправительную колонию № 3 инженером по организации труда — отвечал за производственный сектор, воспитательную работу и выполнение производственного плана. Через год стал начальником отряда. Ну а 1987 году я был переведен мастером на производство. В этом году была масшабная амнистия, из 3200 человек к 1990 году осталось всего 900. Это сказалось в лихие 90-е разгулом преступности.
Далее — был назначен начальником отряда — 150–250 осужденных. Работали все хорошо — постоянно выполняли план. В итоге наше 3-е подразделение заняло третье место в Советском Союзе по производственным показателям. Ну а дальше был назначен инструктором воспитательного отдела и занимался организацией службы в отделе. …У меня есть увлечение — я играл в техникуме в ансамбле на гитаре. Поэтому тоже принял участие в организации культурно-массовой работы и вокально-инструментального ансамбля. Соответственно и концерты, и конкурсы, и кружки. Мы выступали по всей области — занимали призовые места.
В 1990 году я перешел в оперативное управление. Начал заниматься оперативной работой, пройдя все ступени службы в оперотделе, стал начальником оперативного отдела — в 1997 году. В 2000-м стал заместителем начальника исправительной колонии № 3 по безопасности и оперативной работе. Потом меня назначили начальником лечебно-исправительного учреждения № 1, где отбывают наказание осужденные, больные туберкулезом. Потом перешел в управление. В 2006 году был назначен заместителем начальника УФСИН и курировал оперативное управление, группы СИЗО и специального учета, инспекцию ведомственной пожарной охраны и отдел безопасности. Потом я возглавил управление. Без отрыва от службы я постоянно учился — окончил Юридический институт ТГУ, академию ФСИН России. Полученные знания всегда помогали в службе. Оперативная работа мне очень нравилась. Считаю, что на ней держится вся работа в колонии. Ведь кто владеет информацией, тот владеет миром.
— Чем занимаются оперативники в вашей системе?
— Раскрывают преступления прошлых лет, отвечают за обстановку в учреждении, за безопасность личного состава и спецконтингента, за недопущение ЧП и преступлений на режимной территории. Также предупреждают массовые беспорядки. Задача оперативников — вовремя пресечь все возможные правонарушения. Они отслеживают предпосылки, чтобы «за колючкой» не было алкоголя, наркотиков и азартных игр. Большое количество преступлений раскрываем, взаимодействуя с коллегами из силовых структур — УМВД, УФСКН, УФСБ. ЧП в учреждениях на территории Томской области не было допущено на протяжении последних 20 лет.
— Получается, даже в тюрьме преступники продолжают свою преступную деятельность… Тогда почему вы все верите, что заключенный может измениться? Мне кажется, они безнадежны «по факту зачатия»… Генетику ведь никто ещё не отменял.
— Это очень распространенное заблуждение в нашем обществе. Все зависит от среды, в которой находится человек и в которую вернется из мест лишения свободы. Если у него есть рабочее место, хорошая подруга жизни, которая будет его постоянно настраивать на нормальную жизнь, тогда все будет хорошо. А если у человека нет дома, семьи, работы, он, конечно, начинает опять подворовывать, «хулиганить», и чем дальше, тем больше. Потом от них уходят жены, что сильно влияет на поведение… С другой стороны, если вышедший на свободу ведет себя нормально, то люди адекватно его и воспринимают. То есть от поведения самого освобожденного тоже очень многое зависит. Есть люди, которые выходят за решетку намеренно ненадолго, таким слова плохого не скажи — они могут убить за это.
— Как можно, работая в системе УФСИНа столько лет, общаясь постоянно с насильниками, грабителями и извращенцами в таком количестве, не сойти с ума и остаться человеком?
— Нужно любить свою профессию и уметь разглядеть человеческое начало в любом. Изначально ведь все приходят в мир добрыми, наивными, светлыми… Вообще, мне всегда нравилось работать с людьми. Особенно — когда представляешь человека на условно-досрочное освобождение за его отличные показатели в работе, хорошее поведение и надеешься, что у него точно есть шанс «переписать» жизнь набело. И чем меньше таких людей возвращается к нам впоследствии — тем, значит, лучше мы работаем. Это и есть главный критерий оценки нашей работы. Достичь его без веры в людей, поверьте, невозможно.
— Какой процент отсутствия рецидива на Западе и какой у нас? Там лучше или хуже?
— Как ни странно у них статистика хуже. Их камерная система не лечит, а калечит, а наша социальная: человек живет в отряде как в общежитии. Камерная система позволяет деградировать людям, морально тяжело всегда находиться в небольшом, замкнутом пространстве. У нас все разделено по секциям, комнаты для просмотра ТВ, приема пищи, спортзалы — общие, люди в отрядах постоянно общаются, могут поделиться эмоциями. Хорошо, когда их ждут родные: с такими людьми проще работать — они стремятся на волю. Доброта ведь правит миром.
— Последние годы говорили о реформе всей тюремной системы. Во что все эти разговоры вылились и можно ли говорить о том, что она продолжается или уже закончилась?
— Она продолжается. И главный её принцип — гуманизация, создание в системе всех условий для социализации. Осужденный должен выйти на волю с нормальным моральным стержнем. Поэтому у нас основная цель — повышение эффективности работы органов исполнения наказания до уровня европейских стандартов. Например, сейчас обустроили комнаты приватности — кабинки, как в аэропорту. Бытовые условия улучшились, питание, есть возможность заниматься спортом и творчеством, получать профессиональное и высшее образование. Увеличена квадратура камер, чтобы человек отбывал срок, не переживая «пыточных» условий. Работаем с сотрудниками, чтобы они обращались с заключенными исключительно гуманно и на «вы». СИЗО и колонии регулярно посещают правозащитники, Общественная наблюдательная комиссия и Общественный совет, уполномоченный по правам человека и уполномоченный по правам ребенка. В любой момент они могут проверить условия содержания и побеседовать с заключенными и в СИЗО, и колониях. Сейчас очень строгий и принципиальный ежедневный контроль со стороны прокуратуры. Прокурорский надзор касается всех сфер жизни осужденных. Кроме того, сейчас везде в режиме онлайн работают беспристрастные видеокамеры, которые фиксируют все происходящее круглые сутки. У сотрудников, которые несут службу на режимной территории, есть видеорегистраторы, которые тоже дисциплинируют и сотрудников, и осужденных.
— Вы сотрудничаете с представителями религиозных конфессий, они строят на подведомственных вам территориях часовни и мечети. Это помогает?
— Многие осужденные обращаются к Богу как к духовной опоре. Для православных и мусульман в каждой колонии открыты церкви и мечети. Там проходят службы в религиозные праздники и обряды — исповеди, венчание, крещение. Надо сказать, что конфликтов между верующими никогда не было, хотя и православный храм и мечеть расположены рядом. Они становятся более терпимыми. Почему в следственных изоляторах и колониях люди стремятся в религию? Потому что, когда человека загоняют в угол жизненные обстоятельства, единственный, к кому ему остается обращаться, — Бог, особенно, когда прерываются семейные и родственные связи. Многие бывшие наркоманы, алкоголики, выйдя на свободу, идут в храмы, в церковные реабилитационные центры. Они понимают: им дорога или к Богу, или на кладбище.
— Поговорим о ваших «звездных» постояльцах. Николай Николайчук, пока был мэром, как-то вам помогал?
— Не особо. Да и экс-мэр Макаров тоже. Однажды мы обратились к А. С. Макарову за помощью, чтобы камеры в «девичьей» колонии привести в нормальный вид, сделать косметический ремонт. Он ответил, что все должны сидеть в одинаковых условиях… Зато когда сам оказался в СИЗО — потребовал его одного в восьмиместной камере держать. Поверьте, для нас нет разницы, вип он или простой человек, ко всем требования одинаковы и законны.
— Что насчет амнистии?
— Пока рано об этом говорить. Я склонен думать, исходя из практики, что она будет. В основном ко Дню Победы хотят разгрузить исправительные учреждения и сэкономить бюджет, но тогда численность заключенных будет падать, и личный состав сокращаться. Уличная преступность может вырасти, это скажется, безусловно, на криминогенной обстановке. Но здесь важен политический и патриотический аспект. Большинство осужденных воспримут амнистию как акт доброй воли нашего правительства, шанс исправиться, поверить в себя, в свои силы, в нашу страну.
— Можно ли возродить систему участия заключенных в глобальных стройках страны?
— Теперь такие глобальные проекты не финансируются. Нужно ведь обеспечить охрану каждого объекта. Если это будет стратегически необходимо, то возможно, такая система будет возрождена. Осужденным просто необходимо работать. В советское время у нас было огромное производство, все томские фабрики и заводы открывали на режимной территории свои цеха. Вспоминаю, что тогда колония «кипела», работали в три смены, хорошо получали, обеспечивали семьи. В этом был и большой воспитательный аспект, передовиков производства поощряли, давали длительные свидания дополнительно, посылки-передачи, УДО. Люди приобретали специальности и опыт работы, и высококвалифицированных специалистов — каменщиков, плотников, токарей, фрезеровщиков, автослесарей устраивали на заводы. А сейчас время другое. Но мы тоже «встраиваемся» в рыночную экономику. Стараемся, работаем в этом направлении — обучаем новым профессиям, изучаем рынок, ищем заказчиков, открываем новые цеха и выполняем госзаказы, предлагаем эксклюзивную продукцию, участвуя в областных выставках и ярмарках… Наша задача — 100% обеспечение трудом осужденных. Мы только в прошлом году освоили 36 новых видов продукции, и в этом году постараемся не снизить темпы. Мы должны переходить на самообеспечение.
— Чтобы вы пожелали своим коллегам в ваш профессиональный праздник?
— Главное в нашем деле — терпение и выдержка. Ну и, как я уже сказал, — нужно любить свою работу. Пользуясь случаем, хочу обратиться к населению — поверьте, наша служба — не сахар, но она очень важна, мы, как и другие сотрудники из силовых структур, охраняем ваш покой и обеспечиваем безопасность. Не каждый сможет выдержать груз ответственности, проявить моральную стойкость. В нашей службе необходим внутренний такт, доброта, порядочность и сила духа.
— Ну а за возврат «премиальных» коллектив не обнадежите? Когда ожидается возврат к прежней системе вознаграждения?
— Этот вопрос не ко мне. Тут все решает Москва. Я думаю — ничего, мы потерпим, как люди военные. Но нас на колени никто не поставит…
Записала Ксения КОЛЕСНИКОВА.